В основе этой системы лежит строгая иерархия. На вершине пищевой цепи обитает «тот самый» — игрушка, чьё право на обожание неоспоримо. Обычно он слегка потерянный видом, местами облезлый, но именно он сопровождает ребёнка в путешествиях по кошмарам и болезням. Это не просто объект — это личность, хранитель снов и секретов, заместитель терапевта и частично бог.

Ниже располагаются приближённые — те, кого любят, но не настолько, чтобы брать в садик. Ещё чуть ниже — «подаренные родственниками», эти вечные изгнанники спальни. Они вроде как в зоопарке числятся, но живут на периферии, где-то у ног кровати, в тени диванного бардака. Их судьба предрешена: быть декором, нести на себе пыль, но не эмоции.

В детстве у меня, например, была целая популяция белых медведей. Они обитали на полках, на диване и возле подушки, неся ночное дежурство. Но самым главным среди них оказался крошечный, невзрачный — тот, которого мама выиграла в автомате, в тогда только открывшемся в нашем регионе «Магните». Не потому, что он был красивее или мягче, а потому что он — «от мамы».

В детской экологии эмоция часто перевешивает форму. И наоборот: игрушки, подаренные отцом — как правило дорогие и «крутые» — почему-то оказались на чердаке раньше, чем я научился читать. Возможно, дело не в самих игрушках, а в том, что однажды он ушёл за хлебом и не вернулся. Кто знает.

Так и выстраивается внутренний рейтинг — не по цене, не по размеру, а по истории, что стоит за каждым плюшевым телом. В мире игрушек нет демократии, зато есть память. Любимая игрушка — это материализованная эмоция, капсула чувства, которое нельзя вернуть, но можно держать в руках.

Со временем плюшевые звери взрослеют вместе с хозяином: кто-то теряет ухо, кто-то мигрирует на антресоли, но почти все сохраняют свою роль в экосистеме. И если вдруг ночью тебе кажется, что за шторой кто-то шевельнулся — знай: сторожевой мишка на посту. Пусть и с одним глазом.